Герой рассказа Иван Васильевич, явно пользующийся моральным авторитетом и приносящий большую (хотя и не названную) общественную пользу, сообщает, что его собственные представления о добре и зле и всю его жизнь изменил буквально только случай, произошедший с ним в юности. Студентом он был без памяти влюблён в красавицу по имени Варенька и пользовался взаимностью. Наблюдая, как Варенька танцует на балу со своим отцом, полковником, он любуется их статью и сияющими улыбками. Под утро, не в состоянии заснуть от счастья, студент приходит к их дому, где становится свидетелем ужасной сцены: полковник командует расправой над солдатом-дезертиром. Это зрелище соединяется в сознании героя с образом Вареньки, положив конец и его любви, и намерению делать военную карьеру. Сюжет был основан на реальном воспоминании Толстого, описанного им также в статье «Николай Палкин» (1886): «Что было в душе тех полковых и ротных командиров: я знал одного такого, который накануне с красавицей дочерью танцовал мазурку на бале и уезжал раньше, чтобы на завтра рано утром распорядиться прогонянием на смерть сквозь строй бежавшего солдата татарина, засекал этого солдата до смерти и возвращался обедать в семью».

По одной из версий, в этом рассказе писатель иносказательно описывает собственное разочарование в религии: добропорядочный и симпатичный полковник совершает зверскую расправу над солдатом (причём мусульманином) в Чистый понедельник, первый день Великого поста, и с точки зрения общественной морали, основанной на формальном христианстве, он прав — Толстой, однако, не принимает подобной правоты.

В августе 1903 года, в Ясной Поляне. Толстой пишет рассказ по просьбе еврейского писателя Шолом-Алейхема: тот готовит литературный сборник в пользу евреев, пострадавших во время кровавого погрома в Кишинёве 6–7 апреля 1903 года. В письме зубному врачу из Елисаветграда Эммануилу Линецкому, который просил Толстого публично высказаться о погроме, Толстой пишет о необходимости «доброй жизни, исключающей не только всякое насилие над ближним, но и участие в насилии и пользование для своих выгод орудиями насилия, учрежденными правительством». Тема насилия и его орудий отзовётся и в рассказе.
Впервые Толстой упоминает о замысле рассказа в дневниковой записи от 9 июня 1903 года: «Рассказ о бале и сквозь строй». Через два месяца, 9 августа Толстой записывает в дневнике: «Написал в один день «Дочь и отец» (первое название рассказа — Прим.ред.). Недурно». Затем Толстой даёт рассказу новое название — «А вы говорите» — и продолжает работать над ним до 20 августа.

Рассказ строится на противопоставлении двух частей, через которое показан внезапный переворот в сознании главного героя. Два основных эпизода — бал и сцена телесного наказания — это два мира, разделенные символической завесой тумана, сквозь который проходит главный герой.

Противопоставление двух эпизодов подчеркивается контрастом звуков, цветовой палитры, чистоты — грязи, любви — жестокости, духовного — телесного. Так, например, пленительные звуки мазурки из первого эпизода, которые всё ещё звучат в душе героя, сменяются «неприятной, визгливой мелодией», барабанной дробью и свистом флейты. А светлая и нежная палитра светского бала резко контрастирует с грязными, тёмными, агрессивными цветами сцены экзекуции.

Разница между мирами подчёркивается и деталями внешности персонажей: если на балу рассказчик замечает на лице полковника «ласковую, радостную улыбку, как у дочери», то в сцене экзекуции в глаза ему бросается оскал белых зубов наказываемого. Заботливый отеческий взгляд полковника из сцены на балу во второй части рассказа становится грозным и злобным. И вместе с тем, эти два мира — часть одного целого: мы видим их глазами одного и того же рассказчика, и внимание его сосредоточено на фигуре одного и того же полковника, со всё той же мягкой замшевой перчаткой на руке. В каком-то смысле, второй мир — и продолжение, и изнанка первого, невидимая для гостей на балу.

Летом 1903 года, когда создаётся рассказ, Толстого всё чаще посещают мысли о скорой смерти, о чём он говорит в своём дневнике. В то же время он много думает о том, что происходит в стране. Ещё в начале года он пишет «Обращение к политическим деятелям (о политике и нравственности)», где ясно высказывает свою гражданскую позицию: он убежден в «той самой простой, всем понятной и неопровержимой истине, что для того, чтобы была добрая жизнь между людьми, нужно, чтобы люди были добрые». Среди вещей, больше всего возмущающих Толстого, — смертная казнь и телесные наказания: в 1900-е он пишет о них несколько рассказов и памфлетов.

Сюжет рассказа Толстому подсказало одно из семейных воспоминаний — о короткой влюбленности его брата Николая. В 1903 году, после просьбы Шолом-Алейхема, Толстой записал в дневнике: «В еврейский сборник: веселый бал в Казани, влюблён в (Ко[рейшу]) красавицу, дочь воинск[ого) начал[ьника]-поляка, танцую с нею; ее красавец старик-отец ласково берёт ее и идет мазурку. И на утро после влюблённой бессонной ночи звуки барабана и сквозь строй гонит татарина, и воинск[ий] начальник велит больней бить. (Очень бы хорошо)».

Рассказ, написанный по просьбе писателя Шолом-Алейхема для сборника в пользу евреев, пострадавших во время кишинёвского погрома, в итоге так и не был опубликован в этом сборнике. Впервые «После бала» появляется в печати в 1911 году в издании «Посмертные художественные произведения Льва Николаевича Толстого» (под редакцией Владимира Черткова) — в первом томе, там же, где были впервые опубликованы «Дьявол», «Фальшивый купон» и «Живой труп».

Как ни странно, в русской критике начала XX века рассказ «После бала» остался слепым пятном. Будучи опубликован в посмертном собрании сочинений Толстого, этот небольшой текст затерялся в тени гораздо более масштабного произведения «Хаджи-Мурат», тоже впервые увидевшего свет в этом трёхтомнике. Как отмечал в статье «Толстой после 1880 г.» Дмитрий Святополк-Мирский, «между тем, что написал Толстой до 1880 года, и тем, что он написал после, пролегла глубокая пропасть». На смену художнику пришёл последовательный проповедник. В основу толстовского учения легли нравственные принципы христианства без мистической и обрядовой его сторон, а главным из них стало непротивление злу насилием. Писатель «отверг авторитет Церкви, поддерживающей действия государства, и осудил государство, поддерживающее насилие и принуждение», а вместо слепого следования церковным догматам, традициям и правилам призвал слушать голос собственной совести — это соображение критика в полной мере можно отнести и к «После бала».

«После бала» не раз приводили в пример как образец повествовательной техники: так, Дьёрдь Лукач в работе «Рассказ или описание?» говорил о «великом эпическом искусстве» Толстого, которое проявляется в умении сохранять в тексте напряжение (речь идёт о трансформации образа отца-полковника). Он же в работе «Толстой и развитие реализма» писал, что «После бала» — самый «формально законченный рассказ», равного которому не знает западная литература. Очевидной и традиционной трактовкой рассказа в советском литературоведении (Николай Гудзий, Владимир Жданов и другие) был протест против смертной казни и телесных наказаний; рассказ рассматривался в комплексе с «Николаем Палкиным», «За что?», «Не могу молчать» — художественными и публицистическими высказываниями Толстого на эту тему. Позднее делались попытки взглянуть на рассказ по-новому: например, Александр Жолковский, вооружённый методологией фольклориста Владимира Проппа, рассматривает «После бала» как вариант сказочного сюжета о волшебной невесте.

Сегодня толстовский рассказ включён в школьную программу. Некоторые считают его одним из поворотных текстов русской литературы: например, он открывает антологию «Русский рассказ XX века», составленную Владимиром Сорокиным и сфокусированную на восприятии тела в русской словесности, до того практически «бестелесной».

Рассказ «После бала» Толстой написал в 1903 году, и по сюжету он представляет собой события одних суток. Но внутреннее время произведения занимает более 30 лет.

Первый временной порог, который мы видим, — 40-е годы XIX века, эпоха Николая I, время политической реакции. Были отложены все прогрессивные реформы, намеченные в царствование Александра I, введены жестокие телесные наказания в армии (шпицрутены), за что император получил прозвище «Николай Палкин». Его приход к власти был обагрён кровью декабристов. Общественная и политическая жизнь была заморожена. Политические дискуссии о путях развития России и все молодёжные собрания запрещены («не было у нас в то время в нашем университете никаких кружков, никаких теорий»), и герой сообщает слушателям, что «были… просто молоды и жили, как свойственно молодости: учились и веселились».

Перед нами студент, полный надежд и желания любить. Бал открывает перед ним путь в мир упорядоченной иерархии, к карьерному росту: обоюдная симпатия молодых людей и доброе отношение отца Вареньки к герою делают будущий брак Ивана Васильевича с полковничьей дочерью фактически предрешённым. Но затем вся жизнь героя меняется «от одной ночи, или скорее утра».

Второй временной пласт — 1880-е годы, спад прогрессивных общественных настроений и вырождение их в «теорию малых дел», время распространения социалистических идей, в том числе и в публицистике. Именно поэтому Иван Васильевич, говоря о своей молодости, вспоминает, что тогда никаких кружков и политической активности молодых не было. Оба этих временных пласта по своей сути — максимальное замедление общественной и политической жизни, в то время как для конкретного героя жизнь ежедневно продолжала свой ход. Поэтому в рассказчике мы видим человека зрелого, уже способного подвести итоги прожитого. Любопытно, что герой в зрелом возрасте ни о чем не жалеет: он отказался от карьеры, женитьбы, семьи, но сохранил себя как личность, вызывая уважение у окружающих: «…сколько бы людей никуда не годились, кабы вас не было».

Сознательный отказ героя от того, чтобы быть человеком системы, связан с мировоззрением Толстого: любая творимая человеком несправедливость разрушает душу, но ресурс для сохранения в себе человека — у каждого внутри. Иван Васильевич сохраняет эту духовную цельность до зрелого возраста.

Эмоциональное, спонтанное решение, принятое в юности, рационально проходит через всю жизнь и лишь подтверждается с течением времени и накоплением жизненного опыта. Сам же рассказ появляется из-под пера Толстого в 1903 году, что дает еще один временной аспект, смысл которого необходимо трактовать в соответствии с философией и этикой позднего Толстого. В качестве параллели можно вспомнить, как в 1860-е Толстой работал над «Войной и миром»: замысел романа о возвращении ссыльных декабристов привёл его к 1825 году, затем к 1812-му и 1805-му

Варенька в третьем часу ночи на балу дарит Ивану Васильевичу пёрышко из веера. Пёрышко как значимая деталь этого эпизода может иметь несколько интерпретаций: культурологическую, символическую, фольклорную.

Язык веера — важный элемент светского этикета дворянской культуры XIX века. Например, закрытый веер означал, что девушка хочет закончить разговор; если женщина сложенный веер прикладывала ко рту, это означало «Молчите, нас подслушивают»; веер, приложенный левой рукой к правой щеке, означал «Да», а правой рукой к левой щеке — «Нет». Героиня толстовского рассказа, отдавая герою пёрышко от веера вместе с перчаткой, недвусмысленно показывает, что его чувства пользуются взаимностью.

Согласно символической трактовке, веер — сувенир культурной (бестелесной) любви героев. Перья веера, не касающиеся тела женщины, — символ платонического чувства. По культурной традиции, перо — атрибут «крылатой души» (в славянской культуре душа изображалась в образе ласточки). Варенька с ног до головы в белом, цвете, символизирующем невинность: в пёрышке, которое она вручает герою, можно увидеть ещё один намёк на то, что герой воспринимает её как ангела, как бы уделяющего ему перо из собственного крыла. «Дайте же веер, сказала она. / Жалко отдавать, — сказал я, подавая ей белый дешевенький веер. / Так вот вам, чтоб вы не жалели, сказала она, оторвала пёрышко от веера и дала мне» — эта сцена бестелесной страсти противопоставлена эпизоду телесного наказания татарина.

Согласно архетипическому представлению, перышко соотносит Вареньку с жар-птицей, то есть невестой-вредителем, которая приобщает героя к обрядовым таинствам (бессонница, наблюдение за сценой наказания vs свадебное насилие, испытание героя).

Наказание шпицрутенами — длинными гибкими прутьями из лозы — в российской армии было введено Петром I по примеру армий Швеции и Англии. Удары шпицрутенами (или палками) назначались за различные провинности, тяжесть наказания зависела от тяжести проступка. Так, за неопрятный мундир полагалось от 100 ударов и более, за пьянство — 300–500 ударов, за воровство у товарищей — 500 ударов. Татарина в рассказе наказывают за побег, это был самый серьезный проступок для солдата — и соответственно, самое серьёзное наказание. За первый побег назначали 1500 ударов, за второй — до 3000, за третий — до 5000. Впрочем, точный объём наказания зависел от воли полкового командира.

Экзекуцию, которую мы видим в рассказе, называли «прогнать сквозь строй»: провинившегося проводили сквозь строй солдат, каждый из которых должен был ударить его. Нередки были случаи, когда солдат забивали до смерти. Толстой не случайно указывает, что полковник носит усы à la Nicolas I — в стиле Николая I: в эпоху правления Николая I, когда происходит действие рассказа, телесные наказания в российской армии были чрезвычайно распространены. Во Франции эта практика была упразднена в конце XVIII века, в эпоху Великой французской революции, в Пруссии, Италии и Бельгии — к 1830 году. В России же наказание шпицрутенами было отменено Александром II только в 1863 году, а полностью телесные наказания были упразднены в 1904 году, через год после создания рассказа.

Пётр Владиславович Б., один из центральных персонажей рассказа Толстого «После бала», представлен в разных ситуациях.

Попробуем проследить, каким мы видим его в сцене бала: «Отец Вареньки был очень красивый, статный, высокий и свежий старик. Лицо у него было очень румяное, с белыми à la Nicolas I подвитыми усами, белыми же, подведенными к усам бакенбардами и с зачесанными вперед височками, и та же ласковая, радостная улыбка, как и у дочери, была в его блестящих глазах и губах. Сложен он был прекрасно, с широкой, небогато украшенной орденами, выпячивающейся по-военному грудью, с сильными плечами и длинными стройными ногами. Он был воинский начальник типа старого служаки николаевской выправки». Ивана Васильевича умиляют «опойковые сапоги, но не модные, с острыми, а старинные, с четвероугольными носками и без каблуков». Полковник много улыбается, ласково и радостно, он общителен, весел, нежен с дочерью и приветлив со всеми гостями. Герой испытывает к нему «какое-то восторженно-нежное чувство». Полковник показан в динамике и статике, особенно выразителен в сцене танца с дочерью. Толстой несколько раз подчеркивает его грузность, за которой возраст, опыт, знак противоречивости образа, что мы и увидим дальше.

Утром Иван Васильевич и видит полковника совсем другим: «высокий военный в шинели и фуражке» наблюдает за исполнением приказа — наказанием солдата, и той же сильной рукой в замшевой перчатке, которую он подавал на балу Вареньке, бьёт «по лицу испуганного малорослого, слабосильного солдата за то, что он недостаточно сильно опустил свою палку на красную спину татарина». Судя по всему, эту обязанность полковник исполняет не нехотя: он ревностно следит за тем, чтобы экзекуция проводилась по правилам — была максимально жестокой.

Умиление героя сменяется ужасом, доходящим до физической тошноты, он думает об этой ситуации и задаёт себе вопросы: является ли то, что делал полковник, дурным делом? Что такого знает полковник, чего не знает Иван Васильевич? На первый вопрос он отвечает отрицательно, признавая это злом и не желая принимать в нём участия, так как понимает, что в этом противоречии повинен социум: «Если это делалось с такой уверенностью и признавалось всеми необходимым, то, стало быть, они знали что-то такое, чего я не знал». А на второй ищет ответ всю жизнь.

Сам Толстой считал, что «в жизни человеку не стоит отвечать злом не зло, не противиться злу насилием». Эти наблюдения отражены и в трактате «В чём моя вера?» (1884). Получается, что полковник абсолютным злом не является: он представитель системы, которая вынуждает его так поступать. Служить этой системе герой не хочет и не может: «…не мог поступить в военную службу, как хотел прежде, и не только не служил в военной, но нигде не служил и никуда, как видите, не годился».